Джеваир Салиева

— Здравствуйте!

— Здравствуйте.

— Как вас зовут?

— Джелил кызы Джеваир.

— Когда и где вы родились?

— Я? Я родилась 14 августа 1938 года, наше село — Дегирменкой. Сейчас его называют Запрудное.

— Откуда вас выслали?

— Оттуда, из того дома… Ялтинский район, село Дегирменкой. Сейчас говорят «село», по-русски «село» говорят.

— Куда вас выслали?

— Куда? В этот… В Узбекистан. Сначала мы попали в Наманганскую область, колхоз Олмаз. Потом мама посмотрела — а там степь, ничего нет. Оттуда быстрее поближе перебраться хотела…там совсем рядышком был хлопковый завод. Потом мама приехала с нами на этот хлопковый завод. Если нас выслали в 1944-м, то получается, бабушка… Когда нас выселяли из Крыма, мамина мама бабушка Саиле… Папа был в трудармии, его забрали на войну, он в Симферополе в лагере был. Мама собиралась отнести ему еды в ту ночь, мешок продуктов был готов. Она заплетала волосы, помыла голову и сидела заплеталась. Ночью постучали в дверь. Целая чашка сваренного молока… «У вас 15 минут времени, вы переезжаете всем селом». У нас было большое село. Был центральный квартал, проходной квартал и квартал, где находилась мечеть. В нескольких документальных материалах… сейчас нет… на встрече односельчан об этом можно узнать. Потом нас разбудили, дали 15 минут. Моя покойная бабушка дала нам по одному бутылю молока. А на шею, мы с братом были вдвоем из детей, по одному Корану — мамин Коран, и второй бабушкин Коран. Двоим детям по одному Корану, и по бутылю молока. Взяли нас за руку… А мама взяла мешок, который собиралась нести папе. Она положила туда еду, хлеб, собиралась отнести этот мешок в тюрьму… Вместе с этим мешком мы и поехали.

У меня не получилось много учиться, я окончила первый, второй, третий, четвертый классы. Когда я ходила во второй класс, я уже осталась в классе, потому что 24 ноября 1949 года умерла мама. Отец в Узбекистане, Намангане… Мама туда перебралась и устроилась на хлопковый завод, а папа после войны попал на шахту в Тулу. Папа, не забрав свои документы из шахты в Тульской области, сбежал оттуда к нам. Приехал в Наманган, комендант дал папе 24 часа, чтобы он уехал. Оставаться ему нельзя. Папа там не остался. Эмирсали-ага на тот момент в Узбекистане работал в садах садовником: на яблочных, виноградных полях. Папа ему говорит: «Я нашёл свою семью, так-то — так-то комендант дал мне 24 часа. И я не знаю, куда мне идти, у меня нет документов». «Я сбежал», — говорит он. Потом Эмирсали-ага говорит: “Ну, и что, что нет документов”. И берёт на работу в колхоз. После того, как он остался, пошёл в сад рабочим, в колхозе рабочим был…

Я тоже работала в колхозе. Мой рабочий стаж — 7 лет. Я в колхозе работала ударником, Стахановка. В колхозе выдали ручную машину, её потом в Октябрьском украли. То, что я шила на ней, до сих пор сохранилось. Потом они оставили папу. В том саду сушили яблоки, поставили сушилку, потом высушенные фрукты отправляли. Яблоки сушили, груши… Там остался работать… Потом эти сухофрукты… Был такой длинный барак. В этом бараке, в пустом, в одном углу жила семья, в другом углу — ещё одна, в том углу. Сколько семей помещались в этом бараке… Просто муж-жена, а у кого-то двое детей, у кого-то один ребенок

— они все там жили, пока не переехали в дома. В этих бараках… Тот сад принадлежал совхозу, а рядом с нами было пятое отделение, потом мы там жили. Моему папе дали в этом бараке один угол. Потом папа позвал нас туда. В тот момент можно было только выслать приглашение. Из хлопкового завода он забрал нас в Наманган.

— Вы были с мамой?

— Да с мамой, бабушка… Когда в 1944 году нас выслали, бабушка заболела, она была старенькая, её положили в больницу. Потом сказали, что она умерла. Потому что бабушка умерла, мама осталась, брат остался, я осталась. Папа нашёл нас, но так как ему дали 24 часа, он пошёл и нашёл Эмирсали-ага. После того, как он нашёл, сказал ему: “Моя семья в таком-то месте, увидел свою семью, но мне дали 24 часа, если я не уеду, они найдут меня и посадят в тюрьму”. Он попросил его: “Размести меня где-нибудь, я заберу семью”. Отец нас забрал в Янгиюль с хлопкового завода, который был на станции Хакунабад в Намангане. Мы жили там бараке некоторое время. Это был 1947 год, март месяц. Это уже я помню… У этого совхоза было 36 гектаров яблочных садов, вышел приказ эти сады вернуть (они принадлежали Туркмении). Теперь мы не могли оставаться в совхозе, мы перешли в колхоз, на работы в колхозе. Чтобы немного использовать этот сад, его отдали колхозу. Папа — работник колхоза, мама тоже до самой смерти работала в колхозе. После того, как удалось вернуть сады совхоза, в этом колхозе работали крымские татары, там 11 крымских татар было, кажется. Им ставится план, разбивка на участки, сады поделить на части, надо было сажать яблочные, виноградные сады, надо было посадить рассаду, посадить виноград. Потом папа делал разбивку гектара для винограда. Перед землянкой была небольшая лощина до того, как спуститься к дороге. Потом папа остался в колхозе, и мама осталась. Мама в 1949 году…

Мы два года жили в землянке. Если шёл дождь, 5-6 ступенек… мы спускались в яму глубиной в 6-7 ступенек и потом уже заходили домой. Дверь открывается, перед дверью большая яма, если идёт дождь, яма наполняется водой. После того, как дождь прекращается, яма переполняется, и вода выходит из границ. После землянок в 1947 году наш председатель по имени Эсан-ага… в садах работают 11 крымских татар, выставлен план виноградников, посажены новые сады, посажены яблоки, когда наступает сезон старики делают обрезку деревьев, крымские татары работают. После землянок внизу от канала в 100 метрах была построена 10-летняя школа. В том месте прямо в направлении школы до центральной конторы была проложена дорога, по сторонам от этих дорог сначала выделили план для строительства домов крымским татарам. Затем уже родители в соответствии с этим планом своими силами подняли стены, остальные работы уже делали быстро, ориентируясь на погоду. На время, чтобы быстрее заселиться…Вот там был наш дом. До возвращения мы жили там.